После
«Когда-нибудь...» еще на раз просмотрела ранние сборники Людмилы Козловой и
опять убедилась, что всем ее книгам присуще общее свойство: ничего чужого, получужого и не совсем своего. А то, что свое - выверено
сердцем и возведено в степень. Как это ей удается - разговор долгий и особый,
но тот, кто умеет понимать поэзию, согласится со мной: да, это - факт
неоспоримый. Стихи Людмилы
Козловой, на первый взгляд, это - разговор с собой: они полны раздумий,
постоянного за-глядывания в собственную душу,
осмысления собственного бытия: Волшебный остров мой необитаем, Он - белое пятно для всех живых. Здесь плоскость Архимеда завитая Пространство перемалывает в жмых... Или: Сама с собой поговорю И успокоюсь, успокоюсь... В зарю, в вечернюю зарю Давно ушел мой скорый поезд. Далекий звук уже извне - Стучат колеса на подъеме. И на перроне зябко мне, И черной бездною - бездомье... И вдруг, как всплеск,
пустивший круги, что пошли множась, и уже касаясь нас,
в ее строки вслушивающихся: Отпущу На волю - волю, Долю горькую мою. Отыграю, Отглаголю, Отсмеюсь и отпою. Может быть, Легко растаю, Как снежинка На лету. Что навеки потеряю, То навеки обрету. Глубоко русская,
российская печаль? Да. Но не вяло-безвольная - лишь бы
поплакаться, а углубленная беспощадным, объективным отношением к себе, и - в
итоге: И все же - Не поверю никому, Что сердце было в чем-то виновато. Зачем тогда, Взрывая стоном тьму, Стучится ветер Странником крылатым? Да вот оно - то место, Вот оно - Здесь плакала моя душа - виола. Но вот взвилась и Бросилась в окно, И обернулась голубем веселым. Объявиться такой
строчкой «И обернуться голубем веселым» после всего, что выпало на долю ей -
хрупкой и глубоко ранимой - большое мужество. Дистанция между «я»
поэта и «мы» - читатели с каждым новым стихотворением Людмилы Козловой
сокращается все стремительней и стремительней. И вот уже исчезает вовсе,
растревожив и разбередив, о чем-то напомнив, вернув в прошлое, приоткрыв
будущее. Эта постоянная, не всегда ясная тревога, как и радость, передающаяся с
помощью стихотворных строк, и есть волшебство поэзии, которую не приобретешь
никаким кропотливым трудом за письменным столом, а которая давным-давно зовется
Божьим даром и сходит на истинного творца неизвестно каким путем - но сверху. И
Людмила Козлова, наделенная способностью наблюдать за всем, что происходит и
рядом с ней, и - в мироздании, благодарно констатирует: Там - в надзвездной вышине - По дороге млечной Что-то движется извне. Что-то движется ко мне Странное и вечное... ... Когда-то, в первые годы девятнадцатого
века, Константин Батюшков, требовавший от себя и других «возможного
совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности», свое
знаменитое эссе «Нечто о поэте и поэзии», заключал, однако, такими словами: «Первое правило сей науки должно быть: живи, как пишешь, и пиши, как живешь».
Так вот, возвращаясь к мысли, с которой я затеяла коротенький обзор всего
творчества Людмилы Козловой, хочу сказать: мало чьи
стихи сегодня соответствовали бы требованию взыскательного пиита, но ее поэзия
им была бы замечена, и отмечена, потому как именно так она живет: никого не
поучая, никого не пытаясь сделать своим сторонником, а лишь сообщая и надеясь: На ощупь я нашла свой узкий путь. Иду по краю пропасти, и все же - Они взлетят, взлетят когда-нибудь, Мои стихи, рожденные без кожи. |