Говорить и писать о творчестве Геннадия Панова и о нем самом в прошедшем времени, пусть и через десять лет после его столь неожиданной и внезапной смерти, и больно, и горько. Больно еще потому, что именно ему, одному из первых моих друзей и собратьев по перу, суждено было подтвердить бытующую в народе истину, что Бог призывает на исповедь прежде всего тех, кто наиболее ярко и убедительно проявил себя незаурядной творческой личностью. Оптимист по натуре, «бронзовеющий», по шутливому выражению близких ему и любящих его единомышленников, с каждым годом «на лету», он умел любить жизнь во всех ее проявлениях, находить время не только для профессиональной работы за своим «писательским столом», но и для дружеских застолий, увлечения игрой в бильярд, поисков и обретений необходимых книг и редких изданий, не забывая при этом «грибную охоту» и ловлю карасей в своем родном Панове. Горько же от сознания того, что наделенный Богом бесспорным поэтическим дарованием, способностью «глаголом жечь сердца людей» по завету любимого и боготворимого им А.С. Пушкина, в разгар наибольшей своей популярности, заслуженного признания и востребованности, сумевший «обрасти учениками», не досказал-таки своего последнего слова о том, что же произошло и происходило в последние годы его жизни с дорогими его сердцу страной и его малой родиной. Доказательством тому очередная (наконец-то!) его книга избранных стихотворений, сказов и поэм, составленная им самим еще при жизни, художественно оформленная и набранная, но так и не увидевшая свет. Тогдашних руководящих лиц, прежде всего Алтайского книжного издательства, краевой писательской организации, журнала «Алтай», в редакции которого Геннадий Панов тащил наиболее тяжкий воз, со дня основания журнала являясь его ответственным секретарем, хватило лишь на публичные лицемерные заявления. Не прошло и полгода со дня его смерти, набор был рассыпан, рукопись возвращена вдове поэта и речь об издании больше не возникала. Потребовалось десять лет, чтобы его «Русский складень» - первоначальное название, а сегодняшний - «Завет», в меньшем, к сожалению, объеме и весьма скромным тиражом, благодаря истинным поклонникам его дарования и материальной поддержке с их стороны, и прежде всего землякам поэта - братьям Владимиру и Сергею Чикильдикам, в очередной раз напомнил, что не только «хлебом единым жив человек», но и голос Геннадия Панова был и остается различим и узнаваем и в нынешнем хоре голосов живых его собратьев по поэтическому цеху. Высокая же степень ответственности за свое поэтическое слово, чувство подлинной красоты, умение сопереживать и сострадать своим героям, будь то князь Владимир или бабушка Вера, далеко не единственные достоинства и качества поэтической палитры Панова, свидетельствующие о самостоятельности и индивидуальности его письма и творческих возможностей. Не менее богат и разнообразен и выбор художественных средств, используемых поэтом для самовыражения и исполнения своих замыслов. В форме - от привычных и традиционных сюжетных стихотворений и пейзажных зарисовок до пушкинских октав и верлибра; от баллад и поэм до сказов и поэтических переложений; от миниатюр в четыре строки и восьмистиший до трилистников, пятилистников и венков сонетов. В языке - сочность и свежесть красок; образность и метафоричность; лукавая усмешка и ироничное простодушие; утонченная звукопись и афористичность. Известны и истоки его творческого вдохновения и беспокойства, любви и памяти, потребности говорить о времени и о себе. Это, прежде всего, село Паново; судьбы многих родных и близких ему односельчан; полуголодное детство, обкраденное войной; родная русская речь, окружавшая поэта с первых его шагов; речка Касмала и Касмалинскии бор, в котором он и похоронен, согласно завещанию. И хотя география его поэтических поисков и откровений не ограничивалась, разумеется, только пределами своей малой родины, именно она являлась той своеобразной каплей росы, в которой поэт умел увидеть красоту и величие родины большой. Для пытливого же ума, чуткого и живого сердца, острого поэтического зрения и слуха, которыми он, вне всякого сомнения, обладал, достаточно было быть не сторонним наблюдателем, не заезжим гостем в своем родном селе, для повседневной жизни которого в неменьшей мере были присущи все те проблемы, беды и несчастья, характерные и для России в целом, а главное, вовремя почувствовать их, принять близко к сердцу и по-своему осмыслить. А по-своему, то есть по-пановски, значит не ахать, не вздыхать и не плакаться в жилетку, а пытаться искать ответы на мучающие вопросы, главный из которых озвучил в свое время Василий Макарович Шукшин: «Что с нами происходит?..» Сознавая пагубность и не желая мириться со все возрастающей бездуховностью, пошлостью и прочими негативными проявлениями окружающей поэта действительности, уродующими человеческие души не только его земляков, но и всего российского общества, он все чаще и чаще, из книги в книгу обращается к историческому прошлому нашего Отечества, к истокам становления русского государства. Воспевая былую широту русской натуры, удаль и отвагу далеких наших отичей и дедечей, их готовность к самопожертвованию во имя мощи и крепости державы, он ненавязчиво, исподволь заставляет, а точнее - призывает, своих современников очнуться от воинствующего беспамятства, оглянуться хотя бы и задуматься. Именно этим, на мой взгляд руководствовался он, замысливая большинство своих сказов и поэм: «Сын села», (примеру, и «Тихий колокол», поэмы-хроники «Звезда-полынь», «Трава-емшан», цикл сонетов «Твердь-земля» и поэтическое переложение «Слова о полку Игореве». Да и последняя по времени исполнения его работа - поэтическое 12-главие «Вещее эхо «Задонщины», впервые публикующееся в третьем номере журнала «Алтай» за этот год, подтверждает наше предположение. Кстати, и названия его книг: «Доброта» и «Застава», «Июнь» и «Отрада», «Тихий колокол» и «Высокий полдень», «Отчина», «Добрая воля» и «Наедине», увидевшие свет при жизни, лишний раз подчеркивают суть идейного замысла и гражданской позиции автора... Любой подлинный талант, в том числе и поэтический, если и не опережает время, то и в хвосте у него не плетется. Геннадию Панову было свойственно и заглядывать в будущее, живописать историческое прошлое и быть на острие своего времени. В этом нетрудно будет убедиться каждому, пожелавшему познакомиться с содержанием его «Завета», как и в том, что истинные боль, любовь и душевная щедрость его не были случайными и спекулятивными, а заветы и пожелания, выраженные ярким и убедительным поэтическим языком, и десять лет спустя все так же актуальны, состоятельны и своевременны. А значит, он был и остается с нами, с ныне живущими и здравствующими. За что и спасибо ему, и низкий поклон. |