|
МАТЬ
Волна сбегала пеной с полубака,
Дождем размытый, с неба сполз
закат.
Мы в море шли... А он сидел и
плакал,
И падали дождинки на бушлат.
Поход я помню ночью окаянной:
Шрапнелью брызги, невтерпеж мороз.
Он шесть часов стоял, как
деревянный,
Обледенел, но я не видел слез.
...Он никогда судьбой балован не
был -
В войну осиротел, без дома рос,
Не спал в тепле, не ел досыта
хлеба,
Но у него никто не видел слез.
Шатался в поездах по свету белу,
Слепым бродягам грош добытый нес,
Был бит не раз - за дело и без
дела, -
Но у него никто не видел слез.
И только раз ему сверкнуло счастье:
В конторке станционного села
Уборщица - старушка тетя Настя -
Его к себе однажды привела.
Вдова с войны, из тех, каких
немало,
С богатством нерастраченной любви.
Согрела самовар, погоревала,
А утром предложила: «Поживи!»
И он прижился, отошел, оттаял,
Нехитрое освоил ремесло.
На третий год он домик ей поставил
На выселках: тут - лес, а тут -
село.
А срок пришел
и собрала в дорогу,
На проводы соседей позвала,
Сварила бражку - осень, слава богу,
Ну, словом, проводила, как могла.
Он ей писал не редко и не часто:
«Служу, мол, не скучаю, жив-здоров...»
А как помолодела тетя Настя,
Когда пришла посылка на Покров!
Уж обошла с подарком всех соседей.
«Не полушалок, прямо благодать!..
Вот, - говорила, - в отпуск скоро
едет...»
Ждала. Да, видно, не смогла дождать.
И вот вчера, перед отходом прямо,
С последней почтой на корабль
пришла
Без подписи скупая телеграмма,
Три слова: «Тетя Настя умерла...»
Волна сбегала пеной с полубака,
Давно закат, дождем размытый,
сполз.
Мы в море шли... А он сидел и
плакал...
Нет, лучше вам не видеть этих слез!
РАЗГОВОР С ЖИЗНЬЮ
Испытай меня, жизнь,
Изломай меня, жизнь!
Дай характер проверить
хотя б!
Если я надломлюсь,
Отступлю, оступлюсь,
Значит - плох,
Значит - глуп,
Значит - слаб.
Дай в дорогу снега,
Дай в соседи врага,
Дай мороз,
Дай жару,
Дай дожди.
Если, кровь леденя,
Вьюга свалит меня, -
Ты иди без меня,
Ты иди.
Груз дай не по плечу,
Путь далекий к ключу,
Жажду дай,
Дай сомненье в судьбе -
Если я не дойду,
Если плечи сведу,
Значит, я -
Не попутчик тебе.
Ну, а если я все
Пронесу, протерплю,
Если выйду
Живым из огня -
Значит, я тебя вправду
Надежно люблю -
Положись тогда, жизнь,
На меня.
ПОЭТ
Поэт на земле неудобен
Всегда, с незапамятных пор.
Поэт в своей жизни подобен
Потоку, летящему с гор.
Летит напрямик, не петляя,
Сквозь толщи породы пустой,
Летит, берега высветляя,
И моет песок золотой.
А если бесформенный камень
Встречь струй его будет стоять,
Он станет веками - веками! -
Из камня богиню ваять.
И люди, узрев Афродиту
Средь серых гранитных столбов,
Поймут,
что сильнее гранита
Живая, земная любовь.
А в память о прежнем потоке,
Венчая любви торжество,
Упрямо помчатся потомки
По светлому руслу его...
ТЫ ПОСЛУШАЙ!..
Ночь стояла
по
пояс в высоких хлебах,
Теплый ветер
нагревшимся
полем пропах.
Я лежал, засыпая, и чудилось мне:
Слышу я,
как
пшеница растет в тишине!
Мне пришлось много дани отдать
целине,
А потом
бить
поклоны балтийской волне,
Но я слышал
в
гудящей от залпов броне,
Как ночами пшеница растет
в тишине.
Мне по-щедрому
радости было дано,
И беда мне не раз постучалась в
окно,
И тогда-то
мне
было нужнее вдвойне
Вспоминать,
как
пшеница растет в тишине.
Люди, люди!
Зачем мы друг другу подчас
Не прощаем обид?
Кто-то должен из нас
Первым точку поставить
в ненужной войне
И сказать:
- Ты послушай,
пшеница
растет в тишине!..
|
ПРИСЯГА
Не «обстрелян» еще и едва «оморячен»,
В этот день я Присягу в строю
принимал.
Показалось мне Знамя живым и
горячим,
Когда пламя его я к губам прижимал.
В дзотах дыры бойниц не латали
собой мы,
Не в боях поседела моя голова.
Но я помню: в Присягу, как пули в
обойму,
Ощутимо и плотно ложились слова.
И дрожала рука, карабин прижимая,
Эту дрожь хладнокровно смирял
карабин,
Тот декабрьский день светлой алостью мая
Был просвечен, пронизан до самых
глубин.
Было солоно-сухо
во рту, как от жажды...
В те минуты впервые я понял одно:
«Я клянусь...»
Произносим мы в жизни однажды, -
Только смерти снимать эту клятву
дано!
* * *
Может, рано, юность,
брать с тобой развод,
может быть, и память
будоражить рано?
Может, перетрется,
может, заживет,
в море от меня
уйдет моя моряна?
Думал - позабуду.
Врылся в толщи книг, -
вроде, помогает,
вроде, полегчало...
Но мелькнул в трамвае
синий воротник -
и опять шальное
память раскачало.
Думал - поостыну.
В глубь кедровых гор
я ушел с отрядом
комариным летом,
остывал...
Но каждый крошечный костер
звал меня к тебе
своим маячным светом.
Думал -
растеряю я своих годков,
и исчезнет море,
как исчезло детство,
но от встреч,
от писем,
от ночных звонков -
некуда мне скрыться,
некуда мне деться...
Отслужил тебе я честно
как матрос,
отслужил...
Да, видно, точку не поставил.
То ли слишком много я тебя унес,
то ли слишком много я себя
оставил...
ВСЕ ТАК ПРОСТО И ВСЕ ТАК
НЕПРОСТО...
Что-то память мою разбудило.
Может, зря,
а, быть может, не зря...
Ты всегда к маяку выходила,
Провожая мой крейсер в моря.
И держал тебя хрупким цветочком
На ладони своей волнолом.
Ты махала,
Махала
Платочком,
Словно чайка махала крылом.
Те же боны,
И камни,
И крыши,
Так же мол
изогнулся дугой,
Но никто провожать нас не вышел -
Я другой,
Да и крейсер другой.
И другие сигналят матросы,
Репетуя на выход «добро».
Все так просто,
И так все непросто,
Все так ново,
И все так старо...
И когда меня море забудет,
И когда я растаю в
дали,
Кто-то - верю я -
Все-таки будет
Выходить
Провожать корабли,
Что пройдут по квадратам
И точкам,
Где прошли мы когда-то в былом...
Может, кто-то махнет им платочком,
Может, чайка махнет им крылом?
График выхода
выдержав точно,
В семь ноль-ноль мы прошли
волнолом.
То ли ты мне махнула платочком,
То ли чайка махнула крылом?..
|