К Ивану Жукову
приехал свояк из Барнаула. Приехал с женой и дочкой. Все разодеты-и-и...
На собственной машине «тойоте-короне». Привезли
подарки. Жена Ивана - Мария, - не оплошала, заставила стол деревенскими деликатесами: пельмени,
окорок нарезанный ломтями, сало копченое, сало - такое... всякие салаты,
соленья, варенья... Расстаралась и магазинной закуски: селедочки,
колбаски, консервов всяких, конфет, что были на прилавке... Свояк Ивана - брат
Марии, единственный. Давно он из деревни в город подался. Сейчас квартиру имеет
благоустроенную, машину вот, работу хорошую - в коммунальном хозяйстве.
Инженер! Высшее образование у него. Сели за стол. Иван
как раз оказался дома, потому что дождь на дворе. В поле не выйти. Комбайн
оставил у деревни, и угадал к приезду гостя. За окном дождь по-осеннему
моросит. Мокрые крыши домов нахохлились, плачут... В доме тепло, весело. Все
взволнованы радостью встречи, ожиданием застолья. Наконец сели. - Дорогие
родственники, - поднялся со стаканом в руке городской гость. - Я рад встрече и
спешу сообщить, что нашел работу Ивану в городе. Деревенские
замерли, открывши рты. Иван тряхнул головой. - Что,
неожиданно?! Ничего, долго ждали, но теперь дождались. Можете хоть завтра
переезжать, - весело проговорил свояк. Мария прослезилась
и кинулась благодарить брата. Дочь Ивана завизжала и захлопала в ладоши. Приехавшие вели себя более скромно, улыбались со значением -
знай наших. Иван закрыл рот,
еще раз тряхнул головой. - Не сон это,
Иван. Не сон, - весело закричал свояк. - Все я для вас сделал. Будешь работать
у нас, в городском коммунальном хозяйстве, трактористом. На «К-700». Трактор
такой тебе знаком? - Дак... я это... - растерялся Иван. - Знаком или нет?
- продолжал пытать гость. - Знаком, знаком,
- поспешила на выручку мужа Мария. - Он все трактора знает, на всех работал... - Дак... так-то... наизусть я... -
пробормотал Иван. - Ну, вот.
Собирайтесь. Надеюсь, машину вам в совхозе дадут на переезд? - Дадут-дадут! -
радостно закричала Мария, с тревогой поглядывая на мужа, что-то не очень он
радуется осуществлению ее давней мечты. - Ваня, ну чего ты?! Хоть бы спасибо
сказал брату. - Дак... Я это... неожиданно как-то
все... - Просился в
город? - довольно засмеялся свояк. - Вот и получай! Вообще-то, в
каждый приезд брата, вот так же за столом,
Мария жаловалась на деревенскую жизнь и просила посодействовать переезду
в город. Надоело, мол, в навозе копаться, да и доченьке Иришеньке
все одно продолжать учебу... Иван не очень вслушивался, но кивал. Мало что
понимал, сильно датый бывал... И потом, привык во
всем подчиняться жене. Раз надо в город, значит - надо. Мария же
заводилась и продолжала разговор о переезде уже после проводов брата, рисуя,
как они обустроются в городе. Иван протрезвившись,
посмеивался: - Мечтай-мечтай,
мечтать не вредно... Но, если честно, ох, и дурной твой брат, ох, и дурной. - Это еще почему?
- обижалась Мария. - Где ж он тогда
будет себе добывать сало, окорока, яички, курятину, гусятину... Сколь на его
долю гусей нынче выращиваешь, а? - Чего ты этим
попрекаешь?! Он нам тоже помогает, подарки привозит... А ты... Не стыдно? - тут
уж слезы начинались. - Ладно. Но
подумай, что будешь в городе делать ты? Где работать? - спрашивал Иван у жены.
- Скажи! Там ведь коров нет, доить некого... - Уборщицей пойду.
Дворником. Брат говорил, за два часа снег уберешь, если выпадет, а летом вообще
делать дворнику нечего, - на полном серьезе говорила Мария. Чувствовалось, что
она над этим вопросом думала и не раз. - И какие же
деньги платят за это ничегонеделание? - Семьсот рублей.
А если два участка - в два раза больше. - Ну, а я? Я что
там делать буду? - Разнорабочим,
грузчиком... - А жить где? - Пока квартиру
снимем... - на все готов у Марии ответ. - На старости лет,
по чужим углам... А ты знаешь, сколь там квартиры стоят? А наш дом, вот этот,
тебе не жалко? А хозяйство? - У меня уже руки
болят от этого хозяйства, от огорода спина не сгибается... А Иришечка? Ей что, тоже всю жизнь в навозе... Сколько не
говорили на эту тему, а всегда верх Мария держала. И Иван смирился. В совхозе
бардак, руководство меняется постоянно. Техника старая, внимания механизаторам
никакого, вот он и решил: будь что будет! Живут же и в городе люди. Да потом,
виделся переезд этот в таком далеке-далеком, если
честно - не верилось, что он сбудется. И вот тебе раз!
Расстроился Иван. Не обрадовался - расстроился. Да и чему радоваться - переезд,
он хуже пожара. Дом нужно продавать... А он такой теплый... Дров березовых на
два года наготовлено. И бани в городе нет. Вернее, в квартире. Мылся как-то он
в ванной у свояка, так разве это мытье?! Жару нет... и теснотища...
А тут из осины полки, котел из нержавейки, в нем голыши речные... Так расстроился
Иван, что аж водку пить не стал. Не пошла она в
него... И-эх! Жизня! За столом разговор
не клеился. Девчонки в клуб засобирались. Свояку постелили в зале, и тот быстро
захрапел, устал с дороги, да и принял хорошо... Женщины на кухне разговаривали
о чем-то... Иван потоптался в коридоре, оделся и пошел во двор. - Вань, телка
загони! - крикнула Мария ему вслед. «О! Он что, на
улице до сих пор мокнет?» - встревожился Иван. Дождь сеял, как сквозь сито,
небо все в тучах. «Эх, ешь твою мать, - выругался Иван. - Не дает убирать
хлеб...» Под навесом гуси - большое стадо, гоготнули, приветствуя хозяина. Они
с весны во дворе, а те, что оставлялись на племя, загонялись в сарай только с
наступлением морозов. Прежде, чем идти
искать телка, Иван решил заглянуть в сарай: и корова Зорька, и телка
прошлогодняя - Белочка, и бычок нынешний, Борька, были здесь - в сухости и
тепле. «Чай, не дураки они, мокнуть...» - усмехнулся
хозяин. За стенкой
хрюкнула свинья. Иван наведался и к ней. Поросят от нее уже отделили, и они
лежали на соломе в другом помещении. Боров в отгороженном углу храпел и стонал
- обожрался. «Ишь, прямо как
свояк развалился», - подумал Иван, вспомнив гостя. Куры сидели на насестах. Все
готовились ко сну. Хозяйство большое.
Работы с ним много. Но зато нет проблем с продуктами, да и лишняя копейка не
мешает. Иначе в деревне не проживешь. Иван вышел из
сарая. Шарик выглянул из конуры и, увидав хозяина, выбежал под дождь. А как же!
Уважает! «И все это... Все
это... бросить?» - сердце сжалось так, что трудно стало дышать. Иван опустил
руку на голову Шарику, и тот от такого счастья подпрыгнул, стараясь лизнуть в
лицо - не удалось, тогда завертел хвостом, как пропеллером... - Шарик, Шарик...
Что же делать? - обратился хозяин к собаке. - Не хочу я в город. Шарик обалдел от такого внимания, расстарался - подобрал с земли
палочку и подал хозяину, приглашая играть. Ему и дождь не помеха, лишь бы
хозяин был рядом. Иван вернулся в
сарай - Шарик в будку. Чего зря мокнуть. Похлопал Иван по
сытому боку коровы, выключил свет в сарае и хотел уже уходить, но так тоскливо
стало, что присел на скамейку, на которой обычно Мария доила корову. Сжался
весь и задумался. Всю жизнь он
прожил в этой деревне. Родина это его. Закончил школу,
поступил в СПТУ в райцентре - на тракториста, выучился, потом армия... Вот два
раза всего и уезжал из деревни. И оба раза ему было плохо, тосковал по дому.
Здесь похоронил мать и отца. Здесь женился. Здесь дочь родилась, любимая,
единственная. Здесь он живет: по праздникам водку пьет... и не по праздникам.
Здесь работает, иной раз так наломается, что спина трещит... «И куда теперь?» -
этот вопрос встал неотвратимо и, если честно, пугал. Все нужно продавать,
причем спешно, а значит, по дешевке. Что не купят, раздавать или выбрасывать. И
такого наберется, ой-ой, сколько. Старую корову - на мясо. Бычка - тоже... Кто-то потерся
ласково о ногу. Мурка увидала хозяина - подошла. Иван погладил ее,
и она замурлыкала, запела песню, радуясь хозяйской ласке. И заплакал Иван...
Заплакал от тоски, заплакал от бессилия своего перед обстоятельствами... Сколько Иван так
просидел, не знает. Только вдруг открылась дверь сарая, щелкнул выключатель... - Я тебя
обыскалась, - сказала недовольно Мария. - Что ты здесь делаешь? Почему не
ложишься спать? Я и туда, и сюда... - Не ври, - грубо
прервал ее Иван. - Пришла прощаться с Зорькой, с Белочкой, с Борькой... не меня
ты искала - себя... - Что ты
городишь?! - вспылила жена. - Как я себя могу потерять? Придумаешь тоже...
Меньше пить надо. А то водку, как воду хлещешь и даже не пьянеешь... - Хочешь, я пить
вообще не буду? Ни граммочки
в рот не возьму, ни полграммочки... Никогда! Брошу
пить, честное слово! - Ты?! Не пить?!
Да ты без этой поганой водки дня не сможешь прожить... - Смогу! Вот... -
Иван обернулся, ища подтверждения, встал, подошел вплотную к жене,
перекрестился и зачем-то сказал еще: - Вот бля буду! - Не верю я
тебе... - Ты знаешь, если
уж я пообещал, то мое слово верное. - Ну и что?!
Бросишь пить - я только рада буду. - Маша, не поедем
в город, - униженно попросил Иван. - А? - Ну, почему ты не
хочешь в город? - удивилась Мария. - Почему? - Не хочу! И... и
боюсь, - честно признался Иван. - Не городской я. И потом... Родина здесь моя.
Кстати, и твоя тоже... А хозяйство как ты бросишь? Корову, поросят... - Пошла, ты... -
Мария пнула кошку, трущуюся об ее ногу. - Во! Кошку,
собаку, соседей... - Брошу и все... -
и повернулась уходить. - Смотри, Мария.
Поедешь одна. Я здесь останусь. Я никуда не поеду, - крикнул Иван вслед. До утра промаялся
Иван без сна. Напоследок чуть прикорнул и вскочил. Показалось, что дождь
перестал. Вышел во двор.
Точно! Дождь кончился, и ветерок шелестел листьями старой яблони-ранетки. «Часа через два
протряхнет, а с обеда косить можно, - обрадовался Иван. - Надо на жатке
подтянуть гайки, подшипники смазать... Пока то-се - и
в поле...» И засобирался. Оделся почему-то по-праздничному. Мария толклась на кухне, уже подоила Зорьку и теперь готовила корм
теленку, свиньям... По синеве под глазами Иван определил - не спала она ни
грамма... Так бывало, если они дежурили ночь в ожидании, когда разродится Зорька... Свояк поднялся,
зашел на кухню, молочка парного испить... В одних трусах, пузо
свое городское перевесил через резинку. В такой бурдюк много молока войдет... - Ну, что...
собираетесь? - спросил в перерывах, когда отрывался от трехлитровой банки
передохнуть. Мария молчала.
Молчал и Иван. - Что, али
передумали? - удивленно поднял брови свояк. - Второго раза не будет, имейте в
виду! Я для вас всей душой, а вы... - Дай бутылку, -
сердито потребовал Иван у жены. - Ты же
клялся-божился, что пить бросишь, - скороговоркой зачастила Мария. - Вот твои
клятвы, а я, дура, поверила... - Последний раз,
дай! Со свояком хочу выпить и поговорить. - Без бутылки не
можешь говорить? Без бутылки язык не поворачивается? - привычно, в сердцах
выговаривала Мария. - О чем говорить - все решено, все переговорено... - Нет, не все, -
уперся Иван. - Не могу я с ним на эту тему говорить без бутылки. - Это на какую
такую тему? - На твою... - На какую мою? - Насчет
переезда... - А-а-а! Тогда -
на! Но только последнюю, и попробуй - нажрись, -
пригрозила Мария. Иван взял бутылку
за горлышко. Свояк, увидав бутылку,
запротестовал: - Ни-ни! Мне за
рулем... Не-не... - Не пей. Рядом
постой. - А ты же обещал
жене бросить пить... - ехидно улыбаясь, напомнил свояк. От
гнида! - Обещал и слово
сдержу. Это - последняя, - сказал Иван, захватил
стакан и пошел в зал. Свояк, так же
ехидно улыбаясь - следом. Иван уселся за
стол. Открыл бутылку, подвинул к себе стакан, налил половину. Наморщил лоб и
рывком опрокинул в рот. Крякнул. Поднес кулак правой руки ко рту. Подождал
немного, потом шумно выдохнул: - Ху! Поднялся. Подошел
к свояку. Тот терпеливо ждал, уперев
левую руку в бок и скаля зубы. - И-эх! - выдохнул еще раз Иван вместе с ударом правой. Свояк рухнул на пол, как подкошенный. Иван перешагнул
через него и пошел на выход. К нему кинулась Мария: - Ты что наделал?!
За что? - закричала она. - Чтобы не
приезжал больше. Чтобы не соблазнял, не мутил воду! - И так крепко были сжаты
кулаки мужа, так выдавались на щеках желваки, что Мария побоялась перечить,
только спросила: - Водку зачем просил? - Не могу я трезвым драться, - сказал Иван и уже от двери крикнул: -
Пошел я на комбайн, некогда мне... - Ты хоть бы
переоделся, - кинула вдогонку Мария. Но Иван уже не
слышал. Он шагал по родной улице села широко, и, поглядывая на небо, думал:
«Хоть бы подольше продержалось ведро», - и, вскинув лицо к небу, вслух
пригрозил: - Ну, и ты помогай
маленько! Чего без дела сидишь там, а?! - Кого это ты так
честишь? - спросил, догнав его, сосед Никита. - Да всех, кого непопадя... - Говорят, в
город уезжаешь? - А тебе-то что? -
огрызнулся Иван. - Счастливый ты... - А ты дурной... -
отрезал Иван и смачно выругался. Из-за комбайна поднималось солнце. Было оно
красное, а значит - ветер усилится, высушит колосья, и можно будет убирать
хлеб. Его хлеб - Иванов! |